Инна Живетьева - Орлиная гора
Эдвин недоволен ответом. Но Марку плевать: жизнь возвращается медленно, и страх перед королевской немилостью пока не пришел.
– Я надеюсь, князь Лесс, что ты и дальше будешь служить мне верно.
Король хочет поставить точку в этой истории. А у Марка после пыток еще спина не зажила. Разговор тяготит, хочется поскорее вернуться к себе, в размеренное существование, которое нарушают только приходы лекаря и разговоры с Эмитрием. Марк усмехнулся: кто бы мог подумать, что он будет вести с княжичем Дином откровенные беседы. Так странно переломили все несостоявшаяся казнь и сделанное признание.
Эдвин нахмурился, и княжич с опозданием сообразил, после каких именно королевских слов показалась ухмылка.
– Я и раньше служил вам верно, мой король. Я не изменял данной когда-то клятве.
Кажется, эти слова тоже не пришлись по вкусу. Не дело напоминать королям об их ошибках. Эдвин нахмурился, щелкнул крышечкой брегета. Совет уже должен был начаться, слышно, как за дверью глухо переговариваются офицеры. Странно, что все еще не прозвучало разрешение уйти.
Король положил часы на стол, поднялся и подошел к княжичу.
– Марк, прими мой совет – не только короля, но и пожившего на свете человека. Мне жаль, что я заподозрил тебя в измене. Видит Ларр, я вынес приговор лишь тогда, когда все показало только на одного человека – тебя. Так вот, Марк, носи герб рода Ласки без сомнений. По матери ты княжич, и отец твой был, как я понял, достойным человеком. А ты, скажу без лукавства, отличный воин. Когда тебе исполнится восемнадцать, ты будешь хорошим командиром. А теперь иди. И пригласи всех войти.
Эпилог
Утреннее солнце осветило широкое крыльцо, вспыхнули аксельбанты – золотые, серебряные, бронзовые. Закричал у соседей петух, сбитый с толку таким количеством народа. В тишине его голос разнесся далеко окрест, и кто-то прошептал за Темкиной спиной:
– А чего? Хороший знак!
Не было торжественности Малого тронного зала. И из золотых князей только двое – коннетабль Кирилл и Сергий Вентер – стояли по правую руку от короля. Не обмахивалась веером взволнованная мама, не смотрел с гордостью отец: одна была далеко, другой скорее проклял бы эту минуту. Двое из гостей наливались ненавистью: старый князь Ледней с траурной повязкой на рукаве и молодой княжич Леоний Бокар. Кое-кто из офицеров поглядывал с презрением. Другие таились: негоже идти поперек решения королевского. Находились и те, кто понимал: от мятежников уходят сыновья, значит, и там не все готовы поддерживать князя Кроха; они смотрели с симпатией. Заглядывали во двор старосты любопытные солдаты, пытаясь разглядеть из-за спин офицеров происходящее. Равнодушных – не было.
Но поистине неслыханным казалось то, что у приносившего вассальную клятву не было родового меча. Единственное оружие с отчеканенным Орлом – нож, когда-то отданный побратиму, так и не нашли в Торнхэле. Напрасно Темка ходил к околице, высматривал – нет, не появился гонец. Вот потому и держал Митька меч с королевским гербом. И только Орел, перешитый со старого мундира на новый, пурпурно-белый, напоминал о его имени.
Княжич Дин подошел к крыльцу, опустился на одно колено. Лег на ладони меч.
– Мой король! Мне нечем клясться. У меня нет родового оружия. Мой отец – твой враг. Я запятнал свою честь тем, что служил под знаменем мятежников. Есть только мое слово. Я, Эмитрий Дин из рода Орла, прошу милости – служить короне. Видит Создатель, нет лжи в моей клятве.
Король положил руку на протянутый меч:
– Эмитрий Дин из рода Орла! Я принимаю твою вассальную клятву.
Темке стало легче дышать. Спасибо, Матерь-заступница. Спасибо, мой король!
Разошлись, взволнованно обсуждая, солдаты. Скрылись за дверью старостиного дома офицеры: сразу после обряда Эдвин назначил Совет. Темка поискал глазами Александера: не переменилось ли чего. Капитан махнул рукой, подзывая:
– Все нормально, можете ехать.
Улыбка пряталась под его усами, и Темка глянул вопросительно.
– Шурка вернулся.
– Да ну? Здорово! Можно, я его с собой возьму?
– О чем речь! Только не опаздывайте.
Темка тревожно глянул на солнце. Нужно торопиться.
Он нашел Митьку рядом с князем Нашем. У ладдарца было озабоченное лицо, и он куда-то сразу заторопился. Когда его гигантская фигура сдвинулась, Темка разглядел Марка. Тот что-то негромко говорил Митьке, серьезно, без привычной иронии в глазах. Больше к ним никто не подходил, и Темке вспомнился нечаянно услышанный не так давно разговор – кажется, теперь Лесса ненавидели больше. За то, что не предал, обманул тех, кто был готов кричать: «Что же еще ждать от наследника Кроха!» Шепотки по углам, сплетни и выдумки – все доставалось на долю Марка. А его изломало не меньше Митьки: свои же пытали, к плахе приговорили. Король не поверил ему – хоть знал, что не наследник мятежнику. А уж как Крох постарался! Шакала князю в покровители после такого.
Темку заметили, и Марк помрачнел, торопливо шагнул в сторону.
Вырвалось само:
– Лесс! Да Марк же! Подожди.
Тот остановился, спросил неприязненно:
– Чего тебе?
– Мы с Митькой едем в одно место, – Темка заметил удивленный взгляд друга, пояснил: – Ага, я договорился. Поедешь с нами?
Марк замер. Осторожно, точно пробуя слово на прочность, ответил:
– Поеду.
– Ты не спрашиваешь, куда?
Так же осторожно, глядя куда-то поверх Темкиной головы, произнес:
– А я догадался, Торн.
– Шур, останешься тут, – сказал Темка, накидывая повод на толстый сук.
Это в мирное время княжич спокойно бросал Дегу на Орлиной горе, сейчас лучше не рисковать: увидят бесхозных, и свои же уведут. Дега, золотая, как тебе в Садах Матери-заступницы? Красавец Карь хорош, но Темка все равно не забудет убитую любимицу.
Кажется, Шурка остался не очень доволен поручением:
– А вы что, туда полезете? – он кивнул на сосну, переброшенную через пропасть.
– Ага, – Темка улыбнулся, глядя на вытянувшееся Митькино лицо.
– Убийца, – пробормотал друг. Он заглянул вниз, опасливо держась подальше от края. Темное дно ущелья не просматривалось. – Самоубийца! А нет более простого способа решить все проблемы разом?
Темка только посмеивался, снимая притороченную к седлу веревку.
– Брось! Я уже сколько раз лазил. Пойду с каждым из вас туда и обратно. Обвяжетесь, ладно?
– Можно подумать, ты удержишь, – Митькин скептицизм был оправдан.
